Это помещение было сотню раз знакомо волшебнице, возможно, даже дольше, чем большинству её коллегам; знакомые запахи, знакомые звуки, знакомый внешний вид. Магический круг, щит, отдающее в ушах сердцебиение. Жрица римских богов за редким исключением отказывалась от артефактов для призыва — ей куда любопытнее было бы посмотреть, как судьба бросит кости, и кого ниспошлёт ей удача в союзники; она уже давно не верила в человечество, но исполняла своё соглашение исправно, неизменно ища для себя выгоду и развлечение. Когда ты предсказатель, очень многие вещи теряют вкус, становятся пресными, приедаются, как рано или поздно становится обыденным, рутинным любое, даже самое вкусное блюдо. Убийства мужчин после проведённой вместе ночи для "чёрной вдовы" также теряли свой вкус, и пока её интерес сохранялся лишь из-за наблюдения за судьбой мира и этой организации.

Эта женщина любила эксперименты. Элемент неожиданности доставлял ей радость, сменявшуюся затем опустошением. Ей нужен был стимул. С этими чувствами она совершает все необходимые приготовления. Квантовые частицы, "святой" кварц, собственная магическая энергия. Женщина воздевает руку над магическим кругом, не сводя с него взгляда. Белый рисунок с синеватым свечением. Магические цепи, резонировавшие с ним, вызывали лёгкую из-за привычности боль и жар.

— Внимай же, — начала зачитывать заклинание призыва волшебница, медленно закрывая глаза, — Наши души связаны нитями Парков сквозь века и расстояния...

Сердце бьётся так, что заглушает собственный голос. На секунду, лишь на одно мгновение она хотела одёрнуть руку — чёрная-чёрная кровь вдруг застлала всё перед глазами. Боги, которым она служила верой и правдой, явно не были рады призыву того, кто должен был откликнуться по воле судьбы... как быть? Стоит ли продолжать? Стоит ли?..

Все сомнения отброшены, а на лице ведьмы появляется ухмылка. Будет в е с е л о призвать того, кого отвергало всё её естество. От этого кровь вскипала так, что даже боль от её разнородных магических цепей казалась сущей мелочью. Это будет весело. И потому заклинание продолжалось, а голос её, громом отлетавший от защитных экранов — на случай, видимо, призыва кого-то недружелюбного, — всё больше набирал силу, пока двенадцать сфер энергии, в которую преобразовался "святой" кварц, кружили по окружности, набирая скорость.

— ... Плоть твоя будет служить мне, волю твою разделю я с тобою.

Жарко. Кровь бьёт в виски громко-громко, не давая ей услышать собственные слова, уже как седьмой раз произносимые, оттого и не смешиваются в непонятный набор звуков. Любопытство не порок, но та вещь, что не раз приводила смертных к печальному, бесславному концу жизни.

— ... С Небесного трона, из Колеса времени, явись предо мной, защитник Баланса.

Это слово вряд ли подходило ему, настолько, что невольно последние слова заклинания призыва женщина произнесла, зло цедя сквозь зубы. Словно вмиг всё негативное, мерзкое и откровенно злое в её душе вдруг вздыбилось, заклокотало, и никак не переставало умолкать. И её чародейский дар продолжал менять для неё картину восприятия: вместо белого света женщине вдруг показалось, что густая чернота заполнила комнату, и на мгновение волшебница подумала, что свет померк в её глазах.

И лишь после она смогла увидеть того, кого же ниспослала ей Фортуна, и кто был проклят Судьбой, судя по тому, как прошёл ритуал.

Первое, что прорезало темноту и тишину — это смех, в котором угадывалось безумие его обладателя. Несдержанность в противоположность хирургическому хладнокровию, которым обладала Матильда; с которым, наслаждаясь каждой минутой, она отнимала чужие жизни в угоду своей молодости, которой была так одержима. Всё равно те, кто стал в её лапах лишь расходным материалом, в глазах волшебницы не были ничем иным как мусором. Биомассой, которая годилась лишь на то, чтобы их использовали и безжалостно выбросили за ненадобностью.

Немка смотрит на Слугу, не моргая и не отводя взгляд; и её раздирали два абсолютно полярных, несовместимых ощущения: то ли жажда ударить посильнее, разорвать на кусочки его проклятую плоть, вгрызаясь в неё ухоженными ногтями, то ли засмеяться столь же безумно тоже, и приступ смеха Кастелл на удивление хорошо сдержала, сохраняя всё то же выражение лица, отмеченное лишь спокойствием и слишком уж внимательными (что тяжело было скрыть) глазами.

— Кто знает, но я прекрасно знаю, что ты проклят самой судьбой. Занятно... я ещё никогда такого не видела, — живое любопытство — пусть даже Матильда всё ещё не демонстрировала резких движений, стоя на месте и лишь подняв ладонь к подбородку, но нельзя было не ощутить этот взгляд. Заинтересованность, граничившая с энтузиазмом и эйфорией, свойственной исследователям, и эти ощущения настолько захватили разум ведьмы, что та не слышала пересудов персонала. Даже то, что "зарегистрирован призыв Героической души класса Авенджер" показалось ей сущей ерундой, и близко не стоявшей с тем, каким же любопытным созданием был новый член её команды, — Я заинтригована.

Наконец, вдоволь налюбовавшись на свежепризванного Слугу, словно на крайне занимательный и редкий экспонат в музее, Матильда делает шаг ближе, усмехаясь, и выглядела она отчего-то расслабленно — словно и не боялась Героическую душу в принципе. Ещё ближе. И что-то так и тянуло её рвануть в эту пучину из мрака — это ощущение отчего-то было сильнее обычного. Словно сам Авенджер является воплощением всех пороков человеческой натуры, известных ведьме из мифов и легенд.

Пусть даже он и не был похож ни на кого из детей Никс, однако отчего-то ей казалось, что Слуга перед ней — либо близок, либо превосходит их всех.

Женщина наклоняется ниже, говоря сладким-сладким, словно мёд, голосом. Таким, которым обычно говорила прежде, чем начать медленно и мучительно лишать свою жертву жизни, попутно сопровождая последние минуты издёвками.
— Медленно, — она говорит достаточно тихо, чтобы никто в этом зале не услышал её, — и мучительно. Особенно прекрасно отрезать по кусочку плоти, начиная кожей и заканчивая мышцами, поддерживая в несчастном его жалкую жизнь. — с приторной улыбкой произносит колдунья. Ей казалось, что этот Слуга не отшатнётся от неё — увы, пусть сейчас её и сдерживали правила Халдеи, однако, как матриарх своего рода, она выносила и подобные наказания провинившимся.

"В конце концов, сжигание заживо не настолько интересно, не так ли?"

— А ещё весело, — добавила колдунья всё так же негромко, касаясь кончиками пальцев Героической души. В районе плеча, спускаясь ниже — до солнечного сплетения, — Вскрывать брюшную полость и заставлять предателей есть собственные внутренности...

На этом она осеклась, всё же выпрямляясь. Стоило сохранять достоинство.
— Однако, я уверена, ты мне льстишь, называя очаровательной, но даже лесть я люблю. — ухмыльнулась женщина, — Меня зовут Матильда, но можешь сокращать до Мод. И, полагаю, ты признаёшь контракт, не так ли?

Эта женщина прекрасно знала, что такое мучения, что такое быть движимым ненавистью, ведь на протяжении стольких веков её семейство ненавидело тех, кто отнял у них всё, присвоив себе все достижения. Даже христианские праздники — и те основаны на языческом календаре, словно у верующих в "единого бога" напрочь отсутствовала фантазия. Хотя бы поставить на день позже Рождество — и уже не была бы так сильна связь с языческим "днём рождения Непобедимого Солнца", что в крайней степени возмущало волшебницу. И ложь. Сплошная наглая ложь. А ведь когда-то, обучавшись в обычной школе, юная волшебница жарко спорила с учителем истории; до того, что мужчина получил уже дома от разъярённой ученицы проклятье, в итоге пожравшее его сердце.

— Сколь знакомый сюжет, — усмехнулась волшебница на своеобразный рассказ нараспев, который поведал ей Авенджер; таких легенд было полно, и в бытность только-только перенявшей обязанности матриарха семьи Матильда, ещё не имевшая столько свободы, как сейчас, чтобы путешествовать, читала взахлёб, — Однако в истории о Прокне и Филомеле убить ребёнка и заставить отца съесть его тело — в моих глазах не иначе как милосердие. Ведь жить с клеймом отпрыска похотливого ублюдка наверняка было бы невыносимо.

Кажется, её не смущало откровенно дерзкое поведение свежепризванного Слуги; Матильда смотрела на него, явно пользуясь превосходством в росте, с нахальным высокомерием. Жрица древних, уже давным-давно павших богов считала себя намного выше других — возможно, потому, что её кровь несла в себе остатки древнего благословения, возможность дать ответы. И Слуга этот... он точно был человеком.

— Просвещение? Как по мне, едва люди отвернулись от богов, преследуя так называемые заповеди, настало время краха. — женщина цинично, с явным пренебрежением хмыкнула, стоило ей подумать об этом. О том, что люди, вставшие под эгиду христианства, были ей настолько отвратительны, что чёрная ненависть сжирала её сердце и душу. Но на вопрос Авенджера женщина лишь усмехается игриво, словно он её позабавил, и приложила палец к губам... вместе с тем, пока что лишь для того, чтобы немного напугать, активирует Мистические глаза — казалось, что принуждение, так и сквозившее в них, могло бы придавить к земле, а цвет их явно был демоническим. По крайней мере, сейчас она не давала ему приказов, даже невербальных, и потому контроль не должен ощущаться явно, — ... единственное, что я скажу — я старше, чем кажется. Но ради этого мне пришлось убить достаточно много глупцов... кажется, хотя бы по одному в две недели?..

... и вскоре яркое золото растворяется в голубой глубине.

Когда тыльную сторону её руки отмечают поцелуем, ведьма лишь удовлетворённо ухмыляется. Покуда её вещь — ведь, как бы то ни было, он оставался мужчиной, — не скалит зубы против неё, Матильда способна быть заботливой хозяйкой. Достаточно заботливой, чтобы даже вызывать зависимость от пряника.
— Человеческие пороки — достаточно занятная вещь, — произнесла Мастер, — Так что мне теперь даже любопытно: как много новых развлечений ты сможешь мне показать, Авенджер?

Возможно, поэтому, когда выдалась возможность, женщина протянула ему руку.
— Но для этого предлагаю продолжить разговор наедине. Здесь слишком много глаз, не находишь?

"Ты ничего не расскажешь. А если посмеешь открыть рот..."

Это можно было прочесть в этой улыбке, сокрытой лишь пальцем. Пусть даже Всё зло испытало на себе слишком много агонии, боли и страданий, привыкнуть к ней по-прежнему достаточно сложно; оно может притупиться, приглушиться, но никогда не исчезает полностью. А то и вовсе способно вернуться с удвоенной силой. Матильда это знала не понаслышке — магические цепи в её теле активировались особенно болезненно.

Может быть, это было наказанием за её порочность? Впрочем, с каких пор подобные вопросы её вообще беспокоили? Или, может, призыв такой интересной Героической души — хотя вряд ли воплощение человеческих пороков было правильно называть таковым, — вдруг пробудил в ней ряд вопросов о человеческой природе, за которой ей, предсказательнице, особенно нравилось наблюдать, возводя невидимую стену между собой и остальными людьми вокруг себя.

"... я буду осквернять твоё тело снова и снова."

Подчас казалось, что христианские Семь смертных грехов — всё равно что её спутники и вечные товарищи, а ещё любимый досуг; будь то сжигающая дотла ярость, чрезмерная любовь к самой лучшей пище, к плотским утехам, к деньгам. Волшебница явно прожигала жизнь на закате своего века, веселясь так, как не могла себе позволить в юные и зрелые годы. Так, как хотела развлекаться сейчас, не сдерживая себя ни моральными, ни какими-либо ещё рамками.

— Будешь следовать по пятам, говоришь? — с улыбкой-оскалом произносит златовласая ведьма, после заливаясь почти добродушным смехом — явно, чтобы отвести подозрения от сути их разговора у зрителей, — и тут же добавляет, — Любопытство сгубило кошку, слышал такое выражение? Какой девушке понравится, когда за ней следуют буквально всюду? — впрочем, говорила она это беззлобно — и трепала за щеку, хоть в глазах и плясали чертята, которых мог бы увидеть её собеседник, — Однако, раз уж ты — Зло всего мира... даже интересно посмотреть, как на тебе сядет поводок.

С тем колдунья отступила немного назад — и делает гордый жест, в котором так и читалось: "Следуй за мной". Заодно движением рук успокоила напрягшихся техников, подав знак, что всё хорошо, и вмешательство не требовалось. И лишь выйдя в коридор, чтобы потом направиться в свою комнату, женщина рассмеялась уже в голос.

Вот только смех этот был уже далеко не добродушным.

— Особенно весело вставить на колени мужчин, которые, проявляя излишнюю самонадеянность, считают, что могут безнаказанно причинить мне, хрупкой женщине, вред. А после — делать с ними всё, что мне заблагорассудится, не встречая сопротивления. — всё с той же странной весёлостью произнесла колдунья, оборачиваясь на Авенджера. Так вот, каково оно — воплощение всех пороков развращённой человеческой натуры, его греховной сути? Матильда нагло — кажется, ей абсолютно неведомо понятие личного пространства, — подхватывает юношу за запястье, рассматривая чёрные узоры на смуглой коже.

— Это ведь отнюдь не татуировки, верно? — с лихорадочным блеском в глазах, с каким-то безумным энтузиазмом произносит Кастелл; казалось, что все эти замысловатые узоры действительно заинтриговали её, — Этот узор одновременно пугающий и прекрасный... Не могу отвести взгляд. И хочу знать как можно больше.

Ей нравится — Матильда была из тех людей, кто относился к лести достаточно хорошо. Это — источник внимания, подпитывавший её эго, и которое, кажется, было достаточно массивным; это — источник её нынешней мотивации делать хоть что-то на закате своей жизни. И ведьма лишь потому лукаво улыбается, чуть щуря глаза, словно довольная кошка.

— Твои слова — да богам в уши, — усмехнулась колдунья, — однако твои слова недалеки от истины.
Жрица римских богов легкомысленно повела плечами; играть с огнём для неё — дело привычное, пусть даже в обычной жизни редко встретишь тварей пострашнее одичавшей собаки. Случай с одним ренегатом, за которым охотилась Часовая башня... пожалуй, стоило бы похоронить его под тонким слоем пыли времени. Пусть даже осадок остался. Какая жалость, что этого ублюдка, принёсшего ей, главе семьи на тот момент, столько проблем, она не смогла разорвать на куски самолично, своими собственными руками. Жечь огнём — если бы услышала, что в итоге с ним стало.

Куда веселее было уменьшать популяцию "кобелей" — иначе эта женщина и не называла своих ухажёров, которых использовала как для получения удовольствия, так и ради зелий. Хотелось... попробовать сотворить с ними как можно больше различных вещей, унизить, втоптать лицом в самую грязь... тогда-то они выглядели очаровательно в её глазах — так, что невозможно было отвести взгляд. Или когда они кричат, брыкаются, не желая умирать, пока помешанная на молодости ведьма гладит содержимое их тел, делая профессионально аккуратный разрез. Это казалось ей даже забавным, эти слёзы, мольбы, а ещё многие вспоминали или семью, или Господа чаще всего.

— Я предпочитаю, чтобы всё было под моим контролем, будь то зло, сияющие, словно сам Сол на колеснице, рыцари, обезумевшие, искупавшиеся в крови по самую макушку воины. Ты когда-нибудь ощущал вкус власти над чужими судьбами? — женщина гордо улыбнулась, — Это ощущение великолепно... но, думаю, ты знаешь об этом не меньше меня.
Эта волшебница придерживалась достаточно строгой политики в отношении призванных ею Слуг: кем бы те ни был, они — её вещь хотя бы потому, что поддерживаются её магической энергией, а значит, лишь она имеет право дать милость или портить их. Возможно, поэтому она относилась к Авенджеру с деланной благосклонностью — чтобы показать, что она достаточно хорошо относится к тому, что считает своим.

— Верно, — нет смысла отрицать очевидного: власть над чужой судьбой всегда казалась ей привлекательной. Жить другому или умереть — и ответ на этот вопрос может быть таким, каким пожелаешь лишь ты. Удобно, а заодно усиливало ощущение исключительности, — этот ужас осознания в глазах поистине непередаваем~ — одухотворённо вещала колдунья, улыбаясь, словно вспоминала что-то действительно приятное.

Однако рассказ Ангра-Манью поистине увлёк её, вызывая во взгляде златовласой чертовки всё больше увлечённости и энтузиазма; масштабы человеческой глупости и впрямь поражают. Эти идиоты даже смогли создать ложного бога, который якобы был олицетворением зла. Матильда даже плотно сжала свои бледные тонкие губы, лишь бы не дать смеху вырваться наружу. Возможно, поэтому в её глазах отразилась не озвученная ею насмешка.

— Люди всегда были идиотами, — вдруг произносит колдунья, — и перекладывать ответственность за свои поступки на плечи других... ощущение, что это выгравировано в самом человеческом геноме. Скажем... в Средневековье невежественные священники обожали перекладывать вину в своих грехах на женщин, нарекая их ведьмами, чаровницами, что навели на них морок и, поддавшись очарованию, они могли безнаказанно осквернять их тела, а после, скрывая свои постыдные поступки, попользовавшись телами более слабых с точки зрения физиологии или права женщин — сжигать их на кострах. — поделилась колдунья своими наблюдениями; однако взгляд её лишь на короткую долю секунды наполнился холодным гневом... да, она видела подобные сцены, стоило ей получить магическую метку. И то, что Матильда делала с таким энтузиазмом, забирая, словно ангел смерти, последнее дыхание своих жертв, проклинаемая ими в предсмертном бреду, считала наказанием для потомков тех, кто отправлял женщин на костёр.

Вопрос же о цели Матильду несколько озадачил. И правда, что она здесь забыла? Как таковых светлых порывов она к этому миру не испытывала, разве что, искренне любила лишь свою семью и готова была голыми руками разорвать того, кто причинит им вред.
Однако её ответом стало не менее честное...
— ... Всего лишь из-за скуки. — легкомысленно пожала плечами Матильда, — Знаешь, по той же причине я считаю бессмертие не даром, а наказанием. Ведь жизнь куда любопытнее, если имеет за собой концовку. Бесконечно длящиеся истории или спектакли не исключение — и потому мне интересно: если придёт концовка для истории человечества, то какой же она будет? Испепелит ли человечество само себя, или же в этом будет кто-то повинен?

И правда, лицедей из языческой жрицы вышел отменный: меняла она маски так быстро, что раз за разом люди давали ей описания такие, что задаёшься вопросом — а одного ли человека они описывают? Та, кто живёт в двух разных мирах, в мире простых людей и в мире магии, она также вхожа и в "миры" поменьше: семья, клиника, Халдея... но на сей раз она знала, что порицать её, что бы она ни сказала и ни сделала, её не станут — и потому была откровенна настолько, насколько это возможно. А может, считала, что такая честность даст ей больше очков симпатии в глазах Авенджера.

Где же была истина?

Тот залился хохотом, Матильда же ухмыльнулась уголком губ, никак ситуацию не комментируя; разве был в этом смысл, если сейчас ей тоже было забавно? Зло Человечества... Слабее Героическую душу, однако, ещё сыскать надо. Всего лишь сосуд, ставший ложным идолом, козлом отпущения для неразумных людей. Однако понять садистичное наслаждение, возникающее от унижений другого, того, кто был зависим или слабее, она могла едва ли не лучше, чем кто-либо.

Пусть даже сама Матильда предпочитала ставить на колени тех, кто был сильнее неё. И Ангра-Манью заметил поразительно точно — всегда есть более сильный хищник.

— Но разве не веселее ставить всё на "зеро"? — с усмешкой тянет деланно ласковым голоском волшебница, вдруг остановившись на пару мгновений. И почему этот разговор всё больше склонялся в философское русло?.. впрочем, ей было действительно интересно послушать мнение Авенджера — и правда, у этого Слуги была весьма интересная точка зрения на ряд вопросов мироздания. И ведь забавно — он казался ей даже куда искреннее большинства героев, что призывались сюда ради спасения человечества. Ха! Да рано или поздно всё имеет свой конец, и господство людей на Земле — далеко не исключение, — Ведь кто не рискует — не пьёт шампанское.

В конечном счёте, у всего есть начало и конец, Альфа и Омега, жизнь и смерть; человечество можно сравнить с умирающим стариком, коих Матильда видела немало, немало её нежными хрупкими руками были отправлены на верную смерть, разумеется удачно замаскированную под несчастный случай. Безнадёжным больным впору было умирать без боли и сожалений, а не всеми силами оттягивать неизбежное.

— Хо~, — усмехнулась услышанному Кастелл, — Для одних мы — герои, но злодеи для других~ — нараспев протянула женщина, позже всё же пояснив, что она имела в виду, — В конце концов, история пишется победителями, но не проигравшими. Все эти рыцари в своих сияющих доспехах, например, не больше, чем такие же убийцы. Как я, как ты, как любой другой злодей. Разница лишь в том, с чьей стороны горят прожекторы.

По крайней мере, поделиться своим видением того, как она воспринимает "добро" и "зло", волшебница посчитала просто забавным. Возможно, из всего "контингента" героев, что были призваны ею, она чуть больше была откровенна с Кастером из-за его нечеловеческой природы, и Ассасин, не слишком скрывая перед чахтицкой пани свои "дурные привычки". Впрочем, кажется, этот перечень пополнился ещё одной персоналией; по крайней мере, было действительно приятно вот так поделиться мыслями.

— Я польщена такой оценкой моей скромной, — издевательская усмешка срывается с её губ. Скромная? О, мисс Кастелл совершенно не владела этим качеством, хоть и могла имитировать; но она делает шутливый поклон, — персоны. — с усмешкой она подошла к одной из дверей, уже в свою комнату, касается холодной поверхности кончиками пальцев — этого оказывается достаточно, чтобы пропустить её внутрь, в достаточно просторное помещение, уставленное растениями (кажется, среди них особенно выделялись своими размерами венерины мухоловки и росянки), летали бабочки с крайне отчётливыми следами магической энергии, на которых шипел, всклочившись на кровати, чёрный кот с пронзительно голубыми глазами, и несколькими клетками с птицами.

При этом, кажется, воздух слишком сильно пропах кровью и сладким ядом — возможно, от всё тех же бабочек.

— Ха-а, выпустила вас немного полетать... — проворчала негромко волшебница, взяв со стола достаточно крепкую металлическую коробку с крышкой, — Надеюсь, вы не пытались укусить Каспара, своей крови я уже вам дала. Возвращайтесь. — наконец, избавившись как минимум от маячивших на виду опасных фамильяров, Матильда негромко выдохнула, — Думала, что буду в зале призывов дольше, поэтому извиняюсь за беспорядок. Можешь присесть, где тебе нравится. — наконец, она озаботилась и о своём посетителе. Так или иначе, а законы гостеприимства соблюдать всё же требовалось. Сама колдунья разместилась на краю своей кровати, всё ещё рассматривая ложного идола с долей заинтересованности, — Знаешь, раз мы наедине, теперь я могу наконец задать свой вопрос: как воплощение мстительной души, ты наверняка ненавидишь человечество, что окрестило тебя "злом". Неужто я настолько показалась тебе интересной, что ты всё же дал мне в руки поводок, чтобы удержать тебя?

Отредактировано Maude Castell (2023-02-19 12:56:56)