Прошлое давно уже растворилось, исчезло в мириадах искр, переливающихся, подобно звёздам в безграничном Космосе. Такое это было странное ощущение: находиться где-то в пустоте, словно в материнской утробе, спать, не слышать, не видеть, не чувствовать, а сознание, казалось, застыло, словно реку сковало льдом в зимнюю стужу. Даже для божества любви, от которого не осталось ни тела, ни концепции, это казалось каким-то утомительным ожиданием. Ведь душа растворяется, перерождаясь из раза в раз, меняя лишь оболочку, но не свою суть.

Как, например, сейчас.

Кама-дэва слышал взывающий к нему голос. Кажется, мужчина? Отчего-то ощущения были странными, словно это было чувство дежавю. Но божество могло лишь ухватиться за протянутую ему нить — так крепко, что казалось, будто нет для него ничего желаннее, кроме как вырваться из этой клетки, где даже мысли были в отвратительно тихом состоянии, словно окаменевшие под взглядом одной богини из Древней Греции, что обращала своих жертв в статуи. И даже мысль о том, чтобы вырваться из этой тишины казалась упоительной — ощущение, когда плоть приобретает свою естественную тяжесть, было несравненным. Вот только... это было не совсем его тело. Он слышал её мысли, мог ощутить её чувства, как свои собственные. И даже сердце было таким чужим, но таким похожим на его собственное...

Открыв глаза, индийский бог любви обнаружил себя посреди зала. Пусть даже слова, взывавшие к нему, были не так уж и нужны в этой системе, но казалось, что они взывали куда-то к нутру бога... или же тела, которое он использовал теперь, чтобы воплотиться в этом изменившемся мире? Секундного взгляда куда-то на отражающую поверхность хватило, чтобы Кама удивлённо — лишь на секунду, однако, — вскинул брови. Тело девушки, должно быть, в самом расцвете юности и сил, а уже с такой чернотой на сердце? Это казалось бы печальным, если бы у него была хоть капля сочувствия к смертным созданиям.

Впрочем, так ли важна воплощению любви и желания такая грубая и простая концепция, как пол? Верно, она не имела значения.

Позже, наконец, Кама перевела взгляд на призвавшего её волшебника, и отчего-то вновь появилось призрачное чувство чего-то знакомого — Слуга класса Ассасин, как она осознала себя сейчас, воплотившись в этом новом для неё мире, величественным, так или иначе достойным божества жестом руки позволила ему подойти поближе, чтобы рассмотреть её, если таково будет его желание.

— Моё имя Кама-дэва, бог любви. Слуга класса Ассасин, — несколько устало и практически без энтузиазма представилась "новоприбывшая", не обращая внимания на суетившихся где-то там, за мониторами и защитным стеклом, муравьишек-людей. Пока что её интересовал лишь призвавший её маг, который вызывал некоторое любопытство у самого Камы и какой-то занятный эмоциональный отклик у его сосуда, и делает пару шагов вперёд из круга призыва, — Но, надеюсь, ты не совершишь глупость и не станешь спрашивать у меня совета по этому поводу. — возможно, странно слышать такие слова от того, кто представился "богом любви", однако так было бы лучше для них обоих, — Представься.

"И почему ты кажешься мне таким знакомым? Слишком уж это странно... впрочем, неважно."

Взгляд божества внимателен, пронизывает насквозь, словно ваджра, словно цветочные острия Саммоханы; изящная рука её, до того момента протянутая благосклонно призвавшему волшебнику, опустилась (божество лишь нахмурило брови, но промолчало, подобно каменному истукану), — и Ассасин устало вздыхает, наблюдая за реакцией воззвавшего к ней сквозь время и пространство мужчины. Слишком занятная, чтобы отвести взгляд, слишком много агонии — и душа бога любви, извращённая в сути своей, отчего-то ощущает радость. Словно понимает, что это связано если не с плотской любовью, то с теми узами, что связывают этого мужчину и его вместилище.

От этого осознания Слуга непроизвольно растягивает губы в мрачной ухмылке.

Человеческие страдания были словно пьянящее вино, словно сладкий вкус гранатов, чей алый, точно кровь, сок стекает по пальцам лопнувшего спелого плода; нет чувства слаще для бога, что ненавидел и любил всех одновременно, одинаково сильно и страстно (словно вином опоенный, словно в безумии и сладком бреду — и Кама упивался этими чувствами, даже тем, как сильно этот человек ощущал что-то схожее. Любовь и ненависть.)

Вопрос, однако, поставил дэва в затруднительное положение — он не знал, почему именно эта девица стала подходящим для него сосудом; почему его так привлекала эта чернота в её сердце, что лишь сгущалась и копилась, подчас пятная подобно печной саже или туши для письма.

— Вот, как. — божество беспощадно ухмыляется, зубоскаля.

"Ненавидь и люби меня ещё больше."

А после — узнаёт причину такой странной реакции на его появление, и улыбка исчезает с губ Камы, заменяясь какой-то отрешённостью во взгляде. Словно в один миг ей стало вдруг... скучно?
— А. Ты про мой сосуд? — равнодушно уточняет божество, лишь на секунду уследив взглядом за своим отражением в защитных экранах, — Видимо, это объясняет чувство дежавю при взгляде на тебя, человек. Эта девочка... чувствует сожаление.

Нет чувства более унизительного, чем жалость. Нет чувства более жестокого, чем сожаление. Интересно, как долго этот человек будет держаться перед ней, прежде чем окончательно сломается? Оставит ли этот Мато Кария рядом с собой столь бессердечное существо, что готово было использовать его собственные раны против него самого? В конце концов, отчаяние и страдание — слишком сладкое чувство, удовлетворявшее естество жестокого божества, которое действительно было Королём демонов Шестого Неба. И потому, притворно улыбаясь, Ассасин подошла немного ближе, после — едва ощутимо касается щеки мага кончиками пальцев. И наклоняется ниже, к его уху, чтобы разговор был слышен только им двоим.

— Какое у тебя очаровательное, полное отчаяния выражение лица, — тихо произнесла Кама-дэва, сопровождая свои слова сладкой улыбкой, — Удостоишь меня возможностью видеть его почаще?

Божество выпрямилось, не дожидаясь ответа, снисходительно смотря на волшебника. Интересно, ожидал ли он, что из уст той, кого он сравнил со своей дочерью, будут выходить столь зловещие слова? Из уст ребёнка, чья жизнь наполнена была страданиями до самых краёв, подчас переливаясь, не в силах опустошиться.

"Ничего, девочка. Я смогу ненавидеть и любить их всех вместо тебя."