Нелестные слова даже были в чём-то приятны; казалось, по мере каждого произнесённого Слугой слова улыбка на лице становилась шире и приобретала ехидный подтекст. Так и хотелось подначить ещё, поиздеваться вдоволь, так, чтобы наконец успокоить жажду отмщения за прерванный сладкий сон. Впрочем, ломать комедию и лицедействовать по стародавней привычке она не прекращала; даже сейчас, кажется, притворно ужаснулась и даже немного обиделась — хотя, возможно, опыт в "актёрском мастерстве" давал о себе знать, пусть даже опытный глаз мог бы сходу определить лукавость её эмоций.
— Боги-боги, неужто я настолько ужасна?
Впрочем, тут же смеётся — звонко-звонко, как девчонка. Правда, Ассасин был чрезвычайно забавной личностью: с упорством локомотива играл в азартные игры, зная, что проиграет снова, но словно желал хоть раз выиграть у самой Судьбы. Для Матильды не существовало же иной радости, кроме факта получения желаемого... пусть даже в итоге она теряла к вещи, которой могла бы быть одержимой, интерес, стоило только получить желаемое в хрупкие пальцы.
— Какой нежный. Но я учту это на будущее.
Разве что, после её слов так и напрашивалось "вот только я не обязана тебя слушать". Даже её поведение, по правде сказать, было вызвано исключительно скукой; подчас знание забирало у неё некоторые прелести жизни, сладкий вкус непредсказуемости, в угоду предназначению. Давать ответы на вопросы. Направлять. Ведь таковы были принципы её предков, от которых ни сама Матильда, ни, кажется, кто-либо, кто будет после неё, не собирались отказываться.
— К сожалению, на базе нельзя убивать. — её и саму раздражало это ограничение. Ресурсы для жертвоприношений всё-таки имели свойство заканчиваться. Как и ингредиенты для зелий, ведь человеческое тело — механизм, magnum opus божественной мысли, работающий точно и слаженно. Возможно ли, что это и вызывало в ведьме сакральное благоговение, когда жертвами её скальпеля становился человек? — Дать, что ты просишь? Ты и так вылакал половину моих запасов. Пришлось... перепрятать. — и ведь не лукавила и не лгала, как обычно. Даже если бы Идзо сейчас перевернул всю комнату, не нашёл бы ничего, кроме жалкой небольшой стеклянной баночки критского вина для зелий, — Да и разве не ты говорил, что я даю тебе всякую гадость? Неужто забыл о недоверии ко мне? — женщина улыбнулась, полагая, что подловила мужчину на нестыковках. Немного поддразнить его будет не лишним, и потому Мод всё же присаживается на край кровати.
— Ты же знаешь, я весьма слаба в знании истории и культуры Азии... за редкими исключениями. — пожав плечами, ответила Кастелл. И снова — ни звука лжи, ведь было куда проще для неё наизусть перечислить всех правителей Рима, чем сказать что-то об азиатской культуре или истории, — Так что я не знала. Хотя, даже если бы и знала, возможно, сделала бы так тебе назло. Знаешь ли, дуешься ты довольно мило. — с тем женщина вновь гнусно улыбается, теперь и не скрывая того, что она издевается, не иначе, — Впрочем, выглядит так, как будто тебе всё ещё небезразлично. Признаюсь, я даже не посвятила время, чтобы изучить это в библиотеке, но... чем он так тебе насолил?
Одно дело, если бы она захотела использовать свои способности — гаруспическое искусство было даже не столько искусством предсказаний в привычном понимании. Будущее, прошлое и настоящее подчас пересекались, и потому правильнее было бы сказать, что гаруспики "дают ответы на вопросы" (возможно, вся суть была в том, что людям куда интереснее были тайны будущего, чем то, как может повлиять на него прошлое?). Но узнать всё из чужих уст было бы, наверное, куда эффективнее.
— Знаешь... — удалось ли Ассасину вытащить из её нутра хотя бы немного истины? Возможно. Ведь даже облик её, молодой, энергичный, живой — был ложью, — Я считаю, что жизнь прекрасна именно тем, что скоротечна. Что она, словно искра, может ярко вспыхнуть, оставив после себя яркий след в истории, а может угаснуть, едва загоревшись. Подчас это выглядит так завораживающе, что невозможно отвести взгляд. — чуть запрокинув голову и смотря на потолок меланхоличным взглядом, произнесла Матильда. Возможно, на фоне полумрака её глаза были и сами словно две золотые искры, — И наблюдение за этими искрами хоть немного избавляет меня от скуки.
Но маленькая "месть" не заставила себя ждать. Он сам говорил, что они, герои, уже мертвы. Так что, развернувшись к Идзо и подперев кулаком подбородок, она усмехнулась.
— Но не глупо ли держать обиду, когда ты уже мёртв? — возможно, ей, живому человеку, было нелегко понять то, что может чувствовать, по сути, мертвец. То, какие сожаления сопровождают душу мёртвого, обиды, злость... что же, это даже было занятно. Ей хотелось узнать больше, — Разве мёртвым есть ещё, что терять, если тривиальные для живых чувства преследуют даже на том свете?