Fate/Kosmos Aisthetos |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Fate/Kosmos Aisthetos » Архив невыполненных заданий » 「28.10.2017」 nosce te ipsum
ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ
Время и место:
28.10.2017
Комната Матильды, ХалдеяУчастники:
Матильда Кастелл & Инугами Тоуга
“ Не надо бояться и не надо считать запретным ничего, чего желает наша душа.
В расписание Мод уже плотно вошли лекции для её ученика. Что уж говорить, если лекция по прикладному зельеварению имела неожиданный поворот? Что же, даже интересно, к чему же приведёт с учётом всего, что было между ведьмой и её учеником, нынешний урок.
Отредактировано Maude Castell (2022-09-30 11:05:28)
Боги, как же это сводило с ума. То, каким растерянным взглядом мальчишка смотрел в её глаза — Кастелл едва сдерживала хищную ухмылку. Что же, в этот раз Тоуга выиграл "битву", но "война" ещё не окончена. Пусть даже гордыня не позволяла ей признать проигрыш, но факт этого был очевиден — а с фактами Матильда спорить не привыкла. В конце концов, сейчас стоило... уравнять шансы. А после нанести сокрушительное поражение, заставить его пасть.
Но это удивление, этот румянец на щеках (от стыда или неловкости, возможно?), заставляют её лишь на секунду выдать мрачной ухмылкой свой настрой. Она ещё расквитается с ним за подобные вещи, пусть даже его чересчур смелые действия принесли ей удовольствие.
— Ты ведь... помнишь?
Дыхание тяжёлое, не дававшее сосредоточиться; казалось, что губы обжигало этим жаром, стоило Тоуге оказаться достаточно близко, почти поцеловать. Матильда и сама дышит сбивчиво, рвано, проклиная саму себя — тело не слушалось, подводило, поддавалось этим чарам, словно морок, затуманивавший разум. Лишь силой заставляет себя вспомнить, что хотелось сказать — воля ещё не была сломлена до конца.
— Не будешь достаточно старательным — и я сломаю тебя.
Слабые мужчины заслуживали, по её мнению, подобного обращения; угрозы госпожи Кастелл никогда не были пустыми и не несли и намёка на шутку — ухмылка, что украшала сейчас покрасневшее (явно не из-за смущения) лицо, лишь подтверждала её намерения, да и сама она не желала щадить своего подопечного... даже если бы он начал просить об этом.
Их разделяет совершенно ничтожное расстояние; Матильда, прикрыв глаза, ощущает жар на своих губах, слышит тяжёлое дыхание... ещё немного. Ещё немного, и она получит желаемое... могла бы.
Поцелуя не последовало — ожидание обрушается с его вопросом, и Кастелл смотрит на него из-под полуприкрытых век. Лёгкая усмешка озарила её лицо от осознания смысла его вопроса, ведь так было бы в разы веселее. Приложить усилия, чтобы получить желаемое... одна мысль об этом заставляет кровь взбушевать, закипеть, подобно морской глади в шторм. Такой ход игры, кажется, удовлетворял всем её вкусам — даже если получить желаемое значит воспользоваться и избавиться, она приложит все усилия для получения.
— Будет скучно, если всё будет слишком просто, ты так не думаешь? — её голос звучит прерывисто, но, кажется, наполнен удовлетворением от услышанного. И в этих её словах уже не было той мольбы, словно ощущения если не угасли, то были взяты под контроль. Едва ладони оказались у неё на плечах, а уха коснулось горячее дыхание и шёпот, Матильда жарко выдыхает, выдавая довольство.
— Какое интересное... описание. — голос, кажется, звучит немного приглушённого, сопровождаясь лёгкой, хриплой усмешкой; учитывая его реакцию на все его действия, когда контроль словно бы становится лишь эфемерной, ничего не значащей концепцией, жрица римских богов не могла сдержать ухмылки. То, как он краснеет, как дышит шумно и глубоко, словно не в силах восполнить одним только дыханием воздух в лёгких. Но, наверное, её упрямству стоило позавидовать, ведь она так и не убирала с лица едкую улыбку. Желала спровоцировать на ошибку, желала вызвать в нём стремление стереть эту усмешку с её лица, чтобы заменить это выражение на что-то более... откровенное?
— Возможно, и пора... — на выдохе отвечает на предложение ведьма, отвечая на поцелуй и зарываясь рукой в его волосы. Неужто он думал, что предыдущих действий будет достаточно, чтобы обуздать упрямый нрав "чёрной вдовы" Кастелл? Но, кажется, теперь она была полна решимости, вместе с которой пришло и желание надавить; разместила ненавязчиво ладони на его руках, оглаживая тыльные части ладоней кончиками пальцев, позже — накрывая их, дабы помочь в задуманном, придать немного решительности его действиям. Вот только... долго ли она продержится в таком положении?
— Но одно я знаю точно... — в перерыве, впрочем, ей удалось хоть что-то сказать, пока сердце так беспощадно брало разбег, — Я люблю, когда всё происходит так, как я того желаю. — и вместе с тем её взгляд вспыхивает золотым вновь, на сей раз явно намереваясь не сдерживаться в своих желаниях.
— Моя очередь. — произносит колдунья, и мысленный приказ — "иди к кровати", — формулируется в голове в разы быстрее, чем она бы успела его произнести. Но даже невербального приказа достаточно для воздействия, чем колдунья и пользуется, поднимаясь со стула. Попутно, впрочем, окончательно развязывая пояс, державший юбку, чтобы та в итоге упала на пол с лёгким шуршанием ткани, после — снимает рубашку, которая окончательно оставляет её почти обнажённой, — Что же мне сделать с тобой?..
"Хочу сильнее испачкать... хочу... я схожу с ума..."
Эти мысли заставили её осклабиться. Замыслила она явно недобрые вещи, когда опускала ладонь на его плечо, слегка надавив, словно безмолвно предлагая (принуждая) сесть.
— Настало время поиграть по-взрослому, Тоуга.
Отредактировано Maude Castell (2022-08-22 01:44:24)
- Меня это должно напугать? - вдруг отвечает он на это напоминание. Сломать... какой реакции ожидают, предупреждая о подобном? Что нужно остановиться или что-то делать иначе? Как будто можно вот так взять и поменять, так легко одолевая напор эмоций. Как будто это было так легко сделать, ха. - Но вроде всегда старался, разве нет? - вот так струсить при это напоминании? Вот уж нет. Может его действия были неуверенными. Может у него не хватало еще опыта, чтобы стойко выносить нападки этих эмоций - но это не значит, что он был готов так просто сдаться и проиграть.
Он всегда старался быть достойным учеником. Почему? Боялся, что это был единственный шанс действительно чему-то научиться? Не хотел подвести того, кто в него поверил? Боялся снова остаться в одиночестве посреди непонятного ему общества? Или были другие причины, почему раз за разом он возвращался на занятия? Вспоминает те свои слова по утру... в следующий раз не проиграет... это было обещание. Хотелось не просто победить. Хотелось совладать и со своими эмоциями, показать, что и он может измениться. Вновь прикоснуться к этому запретному, но желаемому. Это сводило с ума, быть так близко каждый раз, но не знать, как себя вести, как реагировать на очередные подначивания. Разрываться между желаниями сорваться с места или сковывать себя вновь. Попробовав немного свободы, так жаждешь её, не так ли?
Эта улыбка на её лице, этот взгляд... они в тот раз могли бы его задеть, заставить действительно забыться. Однако... в этот раз... он уже услышал её голос, уже почувствовал некоторую власть своих действий. Так что не останавливался, продолжая, но не сводил теперь с неё взгляд. Словно так и бросал ей ответный вызов. Игра двух упрямцев. Одна хочет вернуть себе контроль, другой же пытается прыгнуть выше головы. Если продолжит так и дальше, то он действительно справится, заставит её посмотреть на него иначе. Он сможет, в этот раз стоило научиться держать себя в руках.
Поцелуй продолжается, но она явно берет верх, накрывая её руки своими. Тоуга краснеет, дрожь очень заметна, но он поддается. Ведь это смущает, но ощущается приятно. Так что решительнее сжимаются пальцы, он громко выдыхает, стоит прерваться поцелую. Так и дрожит, словно борется с желанием снова прильнуть к её губам, увести в новый танец. Однако эти слова захватывают внимание. Холодок пробегает по спине, будто осознавая, что угодил в её очередную ловушку.
- О нет... - это чувство было ему знакомо. Возможно первое, что исток начал ему передавать. Это её желание обратиться к золоту. Это чувство, когда взгляд её подавлял всякую волю. Однако Тоуга не отстранился, почувствовав подобное. Что это был за огонек в его взгляде? Вызов все еще брошен? Кто-то намеревается не сдаваться, даже понимая, что его ждет. Золото, вот оно. Тело сковывает чужая воля. По началу его это безумно пугало, снова оказаться во власти чужой силы. Он может и не помнил контроля ковена, но тело все равно отзывалось этим неприятным ощущением. Однако со временем привык, по крайней мере больше не дрожал так сильно, стоило ей посмотреть на него подобным образом. Сейчас же, кажется впервые, он не отшатнулся от наставницы.
- Д-да. - соглашается он, отступая, более не ощущая той близости, вновь следуя заданному приказу. Этой воле даже не нужны были слова. Шаг за шагом, он все ближе к кровати. Останавливается, когда понимает, что она уже стоит у него за спиной. Вздрагивает, оборачиваясь. Дрожь, видя её в подобном образе. И все равно это золото манит к себе взгляд, не давая даже возможности ему вырваться из этого плена. Да, она великолепна. Не будь сейчас этой силы - был бы столь же послушен? - Что... пожелаете? - проговаривает он. Его эмоции или влияние этих глаз? С учетом, как он встретил её взгляд до этого - сложно сказать наверняка. Ладонь на его плече, Тоуга опять вздрагивает, задерживая дыхание на мгновения. Тело двигается само, вынуждая его опуститься на край кровати, присаживаясь. Смотрит на неё снизу вверх, но эта дрожь... раньше подобное использование этой силы вызывало в нем страх. Сейчас же... что это было за чувство? Почему на щеках вдруг загорается новый румянец.
- Что же... ты хочешь сделать? - произносит с придыханием. Кажется еще немного, и его дыхание обратиться в пар. Почему вдруг его тело пробивает странная дрожь, а сердце так безумно бьется в груди? Что с ним происходило в этот момент, запрокидывая голову и смотря на неё. С непониманием, ошеломлением, смущением и, что удивляло еще больше - ожиданием.
Эти отношения вряд ли можно было назвать "правильными" — начиная их статусом в отношении друг друга и заканчивая разницей в возрасте. Но отчего же это, напротив, так сильно заводило, подгоняло воображение, практически не оставляя возможностей для сопротивления? Кажется, больше барахтаясь в этой паучьей паутине, Мод запутывалась в ней только сильнее, как и в том, что она испытывала. Ощущала ли она хотя бы половину того влечения к любому из её мужчин и ухажёров, которое испытывала сейчас? И подумать только: виной всему было желание развратить, испачкать юное сердце в грязи и пороке ещё больше.
— Ты первый, кого я хотя бы предупредила об опасности, — почти шёпотом отзывается Мод, и звучит голос её довольно серьёзно — не шутила и не была в настроении это делать, говоря с хищничеством уже не кошки — но кого-то пострашнее, — Человеческое тело прекрасно... И снаружи, и внутри. Прекрасный механизм, воспроизвести который идеально магией невозможно. Даже гомункулы не обладают подобным совершенством... — и всё это она произносит с такой страстью, словно всё это действительно завораживало её. Как бьётся сердце, как увеличиваются и уменьшаются при вдохе лёгкие — однажды увиденное уже давно высечено в её памяти каймой из очарованности, почти что влюблённости, которую в обычной ситуации увидеть было невозможно. Только когда пальцы мягко, почти нежно сжимают скальпель и делают надрез, эта женщина словно менялась, — Но, бьюсь об заклад... ты никогда не видел, насколько прекрасен этот механизм.
Не нужно быть гением дедукции, чтобы понять: Тоуга боялся крови. Пусть даже Матильда была в полуразумном состоянии, она не могла не заметить его реакцию в момент, когда она принесла в жертву птицу. Впрочем, Кастелл искренне верила, что глаза её обманули на этот раз. Матильда жарко выдыхает, стараясь отмести эти мысли на второй план — пусть лучше они будут фоновой какофонией звуков для тяжёлого дыхания и стонов, которыми постепенно наполнялась её комната; наверное, он мог почувствовать при прикосновении, как колотится, словно грозясь сломать рёбра, её сердце. Что же, тело не обманешь — сколь бы Кастелл ни пыталась самовнушением, что следует держать себя в руках, быть осторожной, если она хочет победить и в этот раз, но, кажется, эта треклятая перекачивающая кровь мышца не слушалась; Матильда была готова отдать всё, лишь бы оно хоть на минутку остановилось.
Так что, едва перехватив инициативу столь нечестным методом, Матильда прикусывает губу — настороженность во взгляде напротив была достаточно приятным ощущением для человека вроде неё, которому без особых проблем можно было бы переломить запястья — да только люди, что не щадят себя, подчас были в разы страшнее самого сильного противника. Взять хотя бы ужасающее упрямство, которым Кастелл обладала: если бы она пожелала сейчас, её наглый ученик бы стоял сейчас на четвереньках, словно верный пёс, высшей милостью для которого был бы её ласковый поцелуй... Но пока подобые мысли Кастелл держала при себе, теша лишь своё воображение подобными картинками. Так что, едва оказавшись у постели, встречаясь с Тоугой упрямым, почти насмешливым взглядом, она чуть наклоняется, ближе к его уху.
— Нечестно, что ты ещё одет. Впрочем... я это исправлю.
Матильду подобные вещи явно не смущали — ни откровенные разговоры, ни слишком открытые прикосновения, ни другие нарушения личного пространства, которые смутили бы любую другую девушку, воспитанную в мало-мальски моральной среде. Она мягко, почти нежно касается горловины кофты, с предвкушением и заметной медлительностью проводит ладонью ниже, по груди, по животу, пока не доходит до края. Помогает освободиться от верха, смотря в глаза всё так же пронизывающе и с лёгкой усмешкой.
— Кажется, мои укусы с прошлого раза зажили, даже не оставив следов. Какая жалость. — с наигранной печалью в голосе произносит ведьма, наконец, резко наклоняясь к своему подопечному — но останавливается в паре миллиметров от его лица, обжигая губы горячим дыханием и говоря приглушённо, — Знаешь, не думала, что скажу это, но синяки и шрамы красят тебя. — на секунду она переводит взгляд с глаз на губы и, не удерживаясь, проводит по нижней большим пальцем с лёгким нажимом. Ей хотелось поиграть, заставить теряться, мучиться в догадках, — Ты спрашивал, что я хочу, верно? Что, если я верну тебе должок за то, что ты воспользовался моей слабостью, например? — и одновременно с этим опускает ладонь ниже, подцепляя верх брюк. Медленно расстёгивает молнию и чуть стягивает одежду ниже, не отрывая взгляд от его глаз, — Будучи столь старательным учеником, ты заслужил награду. — медленно, с чувством Мод целует его в шею, оставляя на ней красное пятно, после — спускается ниже, пока не появляется нужда опуститься на колени. В движениях её не было резкости, напротив — те были плавными и изящными, словно движения кошки. Даже в таком, однако, положении она смотрела на Тоугу достаточно дерзко, почти с усмешкой.
— Ах, я уверена, твоё лицо будет очаровательным. — мягко поцеловав низ живота, Кастелл жарко выдыхает, всё ещё украдкой поглядывая в глаза "золотым" взглядом, на сей раз отдавая команду не мешать ей, просто смотреть — возможно, складывалось бы ощущение, будто мышцы сковало подобно параличу, если бы он потянул к ней руки, но сейчас Матильде было интересно — как сильно его будет заставлять изнывать невозможность даже пошевелиться. И потому ведьма, пользуясь случаем, стягивает одежду ещё сильнее, раздвигая его колени движением аккуратным и ненавязчивым. В контрасте его поцелуям немного ранее, казавшиеся нежными и жаркими, колдунья больно кусалась, тут же аккуратно зализывая следы от своих зубов, поднимаясь от колен выше. Почти тот же маршрут, с одной лишь разницей — она желала, чтобы подольше её самоуверенный ученик помнил о том, что развязывать руки своей наставнице может быть... чревато.
"Однако теперь я хочу услышать, как ты кричишь моё имя. Моё и только моё."
Впрочем, вскоре и Матильда избавляет своего ученика от остатков одежды, добившись практически равных условий в их игре. Кроме одного момента — она сжимала его бёдра по бокам достаточно грубо, впиваясь ногтями в кожу.
(Возможно, кое-где на коже останутся характерные полукруглые следы — но, кажется, она лишь хотела оставить больше своих меток на его теле, словно желая присвоить Тоугу себе без остатка, хотя бы сейчас, когда они были наедине. А может, просто в какой-то момент немного дала себе волю — она отчего-то свято была уверена, что, действуй она в полную силу и беспощадно, он бы не выдержал грубой жестокости и желания унизить и растоптать, что заполняли хрупкое тельце волшебницы до самой макушки, до кончиков волос и ногтей.)
Кастелл негромко, медленно выдыхает, смотря прямо, словно провоцируя — без слов говоря "смотри внимательно", — и лишь после этого, всё также крепко поддерживая за бёдра, касается кончиком языка, затем переводя это мягкое, почти нежное прикосновение к тонкой коже, в такой же едва уловимый поцелуй, стремясь раздразнить, не причиняя дискомфорта. Ласки с её стороны были нарочито медленными, дабы дать ощутить каждое прикосновение во всех красках, и сопровождаемое раскалившимся, но мерным дыханием. Ощущала ли она хоть каплю стыда за то, что делала? Отнюдь — даже не столько из-за привычки, сколько из-за того, что этот механизм был для неё рудиментарным и практически не проявлял себя, сгорая во всей этой порочности и бесстыдстве — никто не вправе судить её за то, что она делала за закрытыми дверями. Так что нежные прикосновения порой сменялись на игривые, но всё такие же безболезненные покусывания.
(Как же ей хотелось отомстить; настолько, что тело горело, мышцы натягивались, словно струны, и казалось, что воздуха не хватало. Кажется, мышцы её бёдер всё ещё охватывала лёгкая и мелкая дрожь, а внутренности в истоме свернулись в напряжённый клубок, не давая и секунды на то, чтобы перевести дух.)
Во взгляде льдисто-голубых глаз можно было заметить почти что опьянённый, игривый блеск, как если бы алкоголь был причиной её разнузданности; и потому Мод не сдерживается, поднимая руки выше и подаваясь ближе, в том числе для собственного удобства. Окунуть с головой в обжигающую тьму, после которой лёгкие будут тлеть, словно потушенные угли? Запросто — этот мальчишка уже открыл пифос Пандоры и перерезал бездумно последние верёвки, что держали её в узде.
"... И я заставлю тебя кричать."
Отредактировано Maude Castell (2022-09-24 14:27:16)
Казалось, что этот золотой взгляд все еще миражом видится ему, снова и снова. Все тело отказывается слушаться, пока он не получит нового распоряжения. Этот взгляд всегда пугал его, заставляя снова чувствовать себя беспомощным. Можно сказать, что Инугами в полной мере переживал последствия воздействия этих глаз, со всей своей эмоциональностью. Это все усложняло. Ведь сейчас это чувство усиливало отдачу от происходящего. Страх подавлялся волнением. Когда наблюдает, как наставница идет к нему, в таком провокационном виде. Так и не мог отвести от неё взгляда. Не может пошевелиться, лишь дрожа и осознавая, что с каждым её шагом все ближе эта некая волна, что сметет его. Не оставит и шанса. Как неизбежного он ожидал, столь мучительно долго. Эта беспомощность давит, словно он просто игрушка в её руках. Хочет что-то опротестовать, но её голос заставляет только вздрогнуть. Даже не может противиться её желанию. Только громко выдыхает, чувствуя, как её рука скользит по ткани. Приглушенно, от чего каждое мгновение отзывается дрожью и громким выдохом. Взгляд помутнен, словно понемногу начинает сходить с ума. Прежнее золото его взгляда все больше сменяется потертой латунью, но этот блеск. Он не может вот так проиграть. Подцепляют край кофты. Он безвольно поднимает руки, позволяя избавить себя от этой вещицы. Смотрит на неё, запрокинув голову, выдыхая опять. Латунь вновь сменяется золотом, янтарным блеском выдавая что-то новое в его эмоциях. Опять дрожит, нервно сглатывая, при упоминании следов.
- Ааах... - выдыхает в её губы, чуть прищурившись, будто пребывая в некой полудреме. - Они долго... мх, держались. - отвечает, вспоминая как ходил с кофтой с высоким воротником, чтобы закрыть эти самые следы. Или как не снимал шарф в помещении, чтобы никто не увидел этого. Было стыдно? Или чтобы самому не смущаться? Опять громко выдыхая, разомкнув губы, подставляясь под прикосновение. Почему она так дразнит? Проносится в голове шальная мысль. Ведь так близко. Только подайся вперед. Ну же... пожалуйста...
- А? Должок? С-стой, ты же не... Мгх?! - только когда он услышал, как расстегивается молния и тянется ткань вниз, вдруг пришло осознание. На лице Тоуги вспыхнул очень уж живой румянец, которого еще не было за все это время. Даже в ответ на его собственные действия ранее он так не краснел. Взгляд дрожит, он явно бы сейчас начал метаться из стороны, если бы мог. В итоге может только беспомощно наблюдать за тем, как Матильда творит, что ей вздумается. Почему от одной этой мысли он вдруг смущается больше, а не пугается? - П-подожди... подожди же... - пытается как-то протестовать, но даже по голосу не похоже, что он в состоянии это сделать. Награда? Она же не собирается... это безумие... да что происходит?! Мычит от поцелуя в шею, а после громко выдыхает, подняв взгляд к потолку.
- Это же... но ведь... я же не... - что-то в беспамятстве пытается сказать, но может лишь вновь наблюдать за тем, что делает наставница. Она опускается ниже. Сердце замирает, но при всей этой смущенности тело не обманешь. Боже, почему от одного её прикосновения он будто таял? И какое безумное сочетание. Такие плавные, способные убаюкать любую осторожность, обезоруживающие. При этом этот её взгляд. Я словно жертва. Опять это странное ощущение. Вроде с одной стороны ему должно быть страшно, но с другой... почему это так затягивает? Словно еще немного и он просто сломается, поддавшись этому искушению.
- Погоди, н-нет, н-не так быстро! - пытается запротестовать вновь, но этот румянец на его лице говорит об обратном. Как забавно, наверное, видеть борьбу разума и эмоций на его лице? Вновь это золото подобно стреле пронзает весь его духовный мир. Очередной приказ и он не может даже помыслить её остановить. Руками опирается о края кровати, прикусывает собственную губу, не в силах отвести от неё взгляда. Попытка даже просто пошевелиться, чтобы как-то замедлить её, вызывала у него ощущение, словно цепи сковали каждую клеточку его тела. Невозможно даже дрогнуть. Опять это безвольность, бессилие. Она так... будет делать что ей вздумается... как же... А еще он краснеет от стыда, понимая, что чем дальше, тем меньше может одежда скрыть его состояние. Будто можно было остаться равнодушным после всего, что уже произошло, да еще подстегиваемый этими эмоциями. Громче мычит и пищит в ответ на эти укусы. Больно. Он дрожит всем телом, а потом слишком громко, до неприличного, выдыхает от прикосновения языка. Да что со мной такое? Все тело словно горит... Воздействие её глаз подобно путам, что связывают все тело. Он свободен, но лишен этого одновременно. Да почему я так... реагирую... сейчас на это... Кому-то начинало нравится это ощущение?
Замирает. Замирает сердце. Задерживает дыхание. Все тело будто оцепенело. Пред ней в таком виде. Разве может ученик быть таким? Отводит взгляд в сторону. Ох этот стыдливый взгляд, признающий собственные желания. Как кто-то завелся. От всей игры. Своей наглости ранее. Её взгляда. Прикосновений. Слов. И теперь ничто не скрывало это, заставляя его почти что зажмурится. Боль на бедрах отрезвляла, он даже прошипел что-то сдавленно. Такими темпами он будет весь покрыт этими следами, что никаким образом не сможет забыть о том, что здесь происходило. Возможно это понемногу поможет ему быть готовым к тому, что было бы, возьмись наставница за него со всей серьезностью и без каких-либо оков. Понемногу привыкает к безумию этого темного омута.
- Матильда... - негромко обращается он к ней, снова опуская взгляд. Встречается с её. Какая же сильная дрожь по всему телу. Словно вот вот переступили черту и это физически ощущалось. Не мог больше отвести от неё своего внимания. Уже от её дыхания он что-то протяжно мычит, а уж после легко уловить эту сильнейшую дрожь. Не сдерживает громкого стона, который так отчетливо выдавал его неготовность к подобной награде. Выгибается в спине, пальцы сжимают ткань покрывала, словно еще немного и он просто потеряет сознание от наплыва ощущений. Жара, дрожи, а еще будто сердце остановило свой ход на мгновение. Раздразнить? Да, это легко получалось. Он, все еще мыча, был подобно натянутой струне. Склонил голову, в теле чувствовалось напряжение каждой мышцы. Не мог даже простонать в ответ на прикосновения. Кажется еще чуть-чуть, и он просто сломается как марионетка, которую тянули в разные стороны. Б-боже... ч-что это?!
- Мгх! - мычит что-то, прикусывая губу. Для него это точно стало шоком. Неужели впервые испытывает подобное? Тогда это точно незабываемо. Так и смотрит за тем, что она делает, отчего краснеет только больше. Дыхание остается лишь чудом, взгляд полон хаоса эмоций. - Мхха... М-Матильда... ч-что это... мф... за... - не в силах закончить фразу, прикрывает рот ладонью. Он не мог ей мешать, но и не пытался. Так хотелось протянуть к ней руку, но их охватывало это безумное онемение, стоило только попытаться. Как же сильны были её чары. Протяжный стон, жмурится. Её игривые выходки точно давали результат. И по тому, как он реагировал эмоционально, и как реагировало его тело. Ведь не сопротивлялся, хоть и стыдливо воспринимал своё положение перед ней. А долго ли он продержится под этим давлением? Он что же, прикусил сейчас палец, впиваясь почти до крови, лишь бы этой болью немного отстранить от себя наваждение? Дрожит, вновь и вновь выгибаясь в спине и запрокидывая голову. Комната наполнялась все нескончаемым мычанием. Так горячо. Взгляд опять на неё. Рука почти до хруста суставов сжимала край кровати. Она... как мне...
Опять запрокидывает голову, кажется еле удерживаясь на границе своего терпения. Еще немного и он бы кажется сорвался. Все же была заметна разница между ними. Кажется он и вправду до крови раскусил кожу на руке, просто случайно, когда наставница подалась ближе. Как же хорошо! П-почему она так... почему это так хорошо?!
- Ма... ммгх... Матильда! - повышает голос, почти что кричит её имя. Если бы она посмотрела на него, то увидела бы что-то новенькое. Этот взгляд. Он мутный, но не так, будто разум покинул тело. Скорее как если бы его светлый блеск сейчас затмило нечто темное. Убирает руку от лица, оставляя на губах словно сияющие ярчайшим рубином капельки крови от легкой раны. Выдыхает будто пар, на щеках румянец кажется смешал в безумном узоре желание, страсть и смущение. Как можно не полюбить это? Снова её имя срывается с его уст. Смотрит на неё, опустив взгляд, чуть прищурившись, словно пребывая в какой-то дрёме. Глубокий вдох, выдох, вновь. Тело все еще напряжено, в этом оставшемся свете словно блестит на фоне мутного взора.
- Матильда... - опять. И вновь произносит это имя, словно что-то в его разуме сломалось и поддалось этим незабываемым ощущениям. Опять срывается на громкие, до непристойного откровенные стоны. Сквозь них почти незаметно слышны его попытки в хоть какую-то осмысленность. - Мфх, п-почему это, мн~нг, так хорошо? Ммвх, п-пожалуйста... Матильда! Еще... - он не она, он не может сдерживать свои эмоции или прятать их. Ни в такой ситуации. И потом не может скрыть этого огонька восторга во взгляде. Восторга, который его бы самого напугал. Потому что он наслаждается тем, что его бы смущало, и не осознает этого той, другой своей частью рассудка. Зато искренне умоляет её, что слышно в голосе. Еще... так... хорошо... так нельзя же... но... Аах~ Вновь жмурится, не в силах больше сохранять какое-то последнее спокойствие, склонившись немного, опустив голову. Больше от него связных слов, кажется, не дождаться, когда все больше мычания и смазанных стонов срывается с уст, что больше не сомкнуть, пока длится это безумие.
Этого она ждала; помутнение взгляда, помутнение разума. Страсть, желание, влечение всегда были подобны безумию или опьянению, когда всякий контроль над ситуацией исчезает, а от человека остаётся лишь животное, следующее низменным инстинктам. Впрочем, только ведь человека отличает от животного получение от близости удовольствия; что для одного – не сравнимого ни с чем на всём белом свете, для другого оно могло быть лишь способом развеять скуку, насладиться жизнью во всей её красе и благоухании.
Она слишком своевольна. Матильда видит, как её подопечный волей-неволей послушен, следует её безмолвным приказам, не пытается мешать её замыслу. У него не хватит сил противостоять её взгляду, никакая воля не станет препятствием для любого её желания — цель осознаёт происходящее, но тело словно не принадлежит ей. Ведьме нравилось это подчинение. Настолько, что просто сводило с ума, ещё больше разрывая всё, что сдерживает её. Правила? Мораль? Да пошло к чёрту, когда можно предаться наслаждению.
Как же, чёрт побери, это развязывало ей руки. Так, что даже попытки немного сдержать себя в узде оказались абсолютно бесполезны и бессильны перед всеми этими желаниями.
— Не волнуйся, — немного приглушённо, даже почти умиротворяюще произносит Матильда, но позже добавляет таким тоном, словно вот-вот действительно вцепится зубами ему в глотку, — Я оставлю новые.
И его слов, его реакции на слова об оставленных ею следах было достаточно, чтобы от самоконтроля не осталось ничего. И, дразня, она не давала ему того, чего он желает — просто податься ближе недостаточно. Может, то была маленькая подлянка от неё за то, что он тоже тянул с исполнением её просьбы. Впрочем… разве то, что произошло позднее, не выглядит очаровательнее?
— Ждать? — её голос звучал немного необычно — насмешка, окрашенная не то в скепсис, не то в издёвку. Как если бы Тоуга сейчас сказал какую-то несусветную чушь, которая её позабавила, — Ни за что. Да и разве не ты методично заставлял меня срываться? — Матильда смотрит ему в глаза взглядом, полным азарта и явно избыточной уверенности в себе. Дурак-дурак-дурак… И почему он совершенно бесстрашен перед ней? Почему так легко обнажает перед ней свои ощущения и чувства, вызывая желание опустошить до самого последнего глотка? Эти мысли уже давно не вкладывались в характеристику адекватных или нормальных, а потому она впивается ногтями уже до боли в ответ на попытки протестовать, а мрачная улыбка и немного угрожающая интонация добавляли немного более зловещей атмосферы в её слова, — Ты вздумал указывать мне?
Интересно, насколько сильно сейчас она показала своё истинную натуру человека, который делает лишь то, что пожелает? Эгоистично, подчас не задумываясь о том, что подумают другие, не связывая себя ничем — ни моралью, ни обязательствами. Поэтому, невзирая на протесты (к тому же, звучавшие не слишком-то убедительно), Матильда и не собиралась останавливать себя или прекращать исполнение задуманных ею действий. Чем больше он сопротивлялся, тем желаннее было его сломать. Заставить его молить её о милосердии.
Эту дрожь невозможно было не ощутить — как будто ему было слишком холодно, но по теплу кожи Кастелл понимает, что ему жарко. В целом, одна из целей достигнута – она слышит его до одури громкий выдох, показавшийся ей на доли мгновений стоном. Мало. Чудовищно мало. Хотелось больше, хотелось сильнее, громче.
Она следит за ним взглядом время от времени, и замечает с упоением то, как он краснеет, отводя взгляд, наполненный чувством стыда. Начинал ли прогибаться под всеми навалившимися, словно горная лавина, чувствами и ощущениями? Для неё это было почти что победой в небольшом сражении. Рановато ему пока с нею тягаться на равных.
— М? — негромко, вопросительно протянула Матильда, лишь на секунду подняв на него взгляд, услышав, как он позвал её по имени. Впрочем, так ли важно то, зачем он её звал? Возможно, поэтому она тут же вновь продолжает ласки, пока касаясь языком или мягкими покусываниями да поцелуями. Слишком чувствительный, такое явно для него впервые — может, любую другую девушку и статус «первой» порадовал бы, но для Кастелл это не имело никакого значения. Но то, как он закрывает себе рот, явно пытаясь быть тише, её даже почти умиляет — поэтому заходит в своих играх дальше, обхватывая чувствительную плоть губами, всё так же проводя аккуратно по ней кончиком языка, и тут же отпуская. Кажется, он прокусил губу? Видимо, в тот момент, когда появилась капелька крови на его губах, она была немного занята и даже не обратила внимания. Но взгляд… как же очаровательно.
Хотелось ещё. И эта жажда услышать, как он сорвётся, как от его личности не останется ничего, кроме этого комка эмоций, почти сушила глотку.
Она кончиками пальцев касается его бёдер, сначала немного, возможно, щекоча таким прикосновением, а после сжимая их, и гортанно усмехается на его просьбу.
— А ты хорошо просишь. — отмечает она, — Ради твоего очаровательного личика — так и быть.
Возможно, поэтому она действительно не сдерживается, когда повторяет прерванное действие — вновь обхватывая кожу губами, вновь проводит языком. Возможно, в этот самый момент он бы смог ощутить, наконец, свободу — на сей раз на него из-под платиновых нитей волос всё той же украдкой смотрели два льдисто-голубых глаза. Что же, интересно, попадётся ли он в её ловушку?
Отредактировано Maude Castell (2022-10-15 06:01:31)
Новые? Да что же это такое? Как будто ему и так было легко в прошлый раз, стыдливо пряча все возможные следы произошедшего. Ведь как объяснить? Как справляться со взглядами остальных, стоит им заподозрить что-то? Все еще считал, что это было бы чем-то проблемным, даже если бы кто-то заметил? Что тут сказать, он точно не знал мира магов, потому и волнением был полон каждый день. Зато как забавно всегда кутался в свои одежды, чтобы никто точно не увидел. И теперь это повторится? Чтобы он еще больше смущался по утру от того, что вновь переживает? Хотя в этот раз не получится найти отговорки, ведь никакого зелья не было. В этот раз он сам нарвался, не так ли? Это расплата за излишнюю наглость. Откуда она вдруг взялась? Неужели это то, что так глубоко в душе засело, что наконец начало проявляться? Может он начал осознавать что-то о самом себе. Наконец-то. Пусть и понемногу, но все же...
А еще это ожидание. Что она так близко, но и все. Боже, как это сводит с ума. Тело будто ломит... жестоко. Он ведь и сам так делал? Почему эта мысль вдруг вызвала в нем нечто вроде чувства азарта. Добиться от неё подобных действий в ответ... это даже чутка льстило? Странные ощущения, но эта безумная игра захватывала. Ничто пока еще не могло сравниться с этими ощущениями. Первый раз осознанной магии и ритуала были незабываемыми. От волнения внутри тогда все ликовало. Первый призыв и это ожидание неизвестности, неотвратимость нового знакомства. И теперь вот это все... волнение, трепет, это пламя, что сжигает изнутри. Это ожидание, которые затуманивает разум предвкушением... боже, да как же это заводит. Да что со мной? Взгляд опять на наставницу. Что ты со мной сделала?
Даже эта боль от впивающихся в кожу ногтей не может отрезвить мысли. Для этого уже слишком поздно. В ответ на её взгляд, на эту улыбку и эти слова он вдруг отвечает померкшим светом янтаря в своих глазах да улыбкой. Это и был его ответ на этот вопрос? Он и вправду думал, что сможет совладать с ней? Или... скорее подстроиться? Как он там говорил? Не подчинять и не подчиняться, но порой меняться? Так что это была за улыбка тогда сейчас. Это выражение на его лице быстро сменилось вновь на то, полное смущения и наслаждения. Но оно мелькнуло все еще. Словно он и не покинул своего положения, как тогда у стула, вдруг ведя и держа все в своих руках. Это был брошен вызов? Что даже так не сломается. Откуда это наваждение вдруг проявилось? Да и тем более в Тоуге, который никогда подобный характер не проявлял прежде. Было ли в нем больше, того, что только Кастелл могла вытянуть в подобное время?
Но наваждение спало, сменяясь новой порцией уже откровенных стонов. Уж подобные ласки точно были ему непривычны, а для того, кому сдерживать эмоции было и так то сложно - справляться с таким наплывом ощущений было просто невозможно. Попытки заглушить свой голос провалились, дрожа и буквально подставляясь под её ласки, под эти прикосновения языка и губ. Уже и вовсе не скрывал того, что ему это нравится, что хочется еще. Тело само двигается, а он подобно наблюдателю смущается каждого мгновения. Видит себя во всем этом, как зритель со стороны. В шоке от того, что происходит, что делают с его телом. Но при этом в этом мычании слышен неприкрытый восторг. Быть может это все то, чего он в том числе желал, но никогда себе не признавался?
Прикосновения к бедрам, он невольно реагирует на это, чуть еще раздвигая ноги, откидываясь немного назад, опираясь рукой о кровать все еще. Запрокидывает голову, мыча что-то неразборчиво. Каждая мышца в теле будто натянутая струна, кажется настолько горит, что уже прошибает пот. Как же он впитывает в себя каждую эмоцию, словно переживает волнительный момент за них обоих, да и так открыто это демонстрирует. Опять громкое мычание, переходящее в стон, стоит ей вернуться к ласкам. Такими темпами - а долго ли протянет вообще? Не слишком ли опасно близко он подходил к самой границе? Опускает взгляд, видя этот холод в её глазах. Оковы будто спали. Она дала ему свободу? Но...
Выдыхает, громко. На мгновения в его помутненной латуни взгляда мелькает рубиновый окрас. Выход вновь. Еще немного и дыхание обратиться в пар. Румянец на лице кажется слишком ярким даже для смущения. А в глазах... помешательство, неприкрытое и необъятное. Склоняется вперед, протягивая руку к ней, наконец-то.
- Матильда... - снова зовет её по имени, но с таким придыханием. Это ни мольба, а именно призыв, желая привлечь внимание её к себе. И в этом голосе чувствуется что-то еще. Как будто затуманенный разум забыл о всех границах дозволенного. В этом голосе была, совсем чуть-чуть, требовательная нотка. Чтобы точно привлечь её внимание, быть может отвлечь, что пусть и было бы невозможно терпеть. Кончиками пальцев касается её щеки, накрывая ладонью, большим пальцем надавливая на нижнюю губу. Взгляд будто пытается загипнотизировать, не отпускать её. Этот ледяной холод и потускневшее золото, в котором понемногу просыпается прежний блеск.
- А если я... попрошу еще... больше? Ты же хочешь... этого. - опять громко выдыхает, поведя плечами, вытянувшись и опять склонившись к ней, что челка чуть скрывала его глаза. Однако золото это начинало сиять во мраке подобно двум звездам. Эта жизнь возвращалась в них, но полна она была чего-то иного. Ину точно сходил с ума, сам того не ведая, утопая в этом омуте. Но где раньше была тьма, что пугала, возводились золотые своды полные желаний. - Сломай... лиши разума. Ну же, прошу... не хочу больше сомневаться... заставь меня... - проводит пальцем по её губам, оставляя за собой алый след от все еще кровоточащей раны. Как будто прежнего безумия было мало. И что это теперь? Можно ли назвать сломленным того, кто сам об этом открыто просит, показывает ей, чего так жаждет. Можно ли проиграть, если это и есть твоя цель? Неужели кто-то набрался смелости и коварства, поддаваясь безумию? Этого ли она ожидала, дав свободу. - Пожалуйста... освободи меня от всех оков. - произносит он, смотря на неё как никогда ранее, с даже уже не желанием. А еще эти нити, что серебром опутывают всего тело под натиском эмоций. Появились и вот их нет. Но они были здесь, повсюду, уже связывая их вновь, как и в прошлый раз...
Что, если однажды она действительно перестанет сдерживаться? Что, если в какой-то момент она не возьмёт в руки скальпель, чтобы поутру окрасить белые смятые простыни уродливыми мазками-взмахами чужой крови? Что, если однажды она всё же позволит одному выжить лишь потому, что желала утопить его в желаниях, в пороке — возможно, ставя сейчас своеобразный эксперимент. Посмотреть, как будет вести себя в таких условиях представитель противоположного пола, ведь в их роду мужчины были словно бесправная вещь. Хотелось посмотреть, что выйдет, если чужой психике, которая мягка и податлива, словно гончарная глина, придать угодную ей форму. Что, если сделать его таким же, как все женщины рода Кастелл, которые предпочли бы умереть с гордостью, чем жить в подчинении?
Матильда замечает его улыбку в ответ на её вопрос. Кажется, теперь они квиты — женщина усмехается, кажется, на сей раз понимая его без слов. Потом, правда, реагирует на её действия – она не поднимала взгляда, иногда лишь смотря украдкой, и заметила, как изменилось его выражение лица; этого хватило, чтобы она в какой-то момент выдохнула, опалив кожу горячим дыханием и немного прикрыв глаза. Ей безумно нравилась его реакция, безумно нравилось, как на каждое её действие, на каждый жест отвечает тело, так податливо, так отзывчиво, что Матильда не сдерживается — уголки губ тут же растягиваются в подобии улыбки, когда на её прикосновения к бёдрам он чуть раздвигает ноги — так определённо было удобнее, а ещё то, как Тоуга подставляется под каждую ласку, так и возбуждало в душе что-то, сходное с азартом, но немного отличное от него. И это чувство так сильно хотелось запомнить, что…
Она всё же поднимает на него взгляд – тяжёлое дыхание выдавало то, насколько она была в предвкушении, что ей было в радость слышать его голос. Что он может быть таким и без каких-либо посторонних вмешательств – женщина ухмыляется, смотря прямо в глаза, и немного приподнялась, подаваясь чуть ближе. Возможно, если бы его рука опустилась к шее, на сонную артерию, можно было ощутить, как сильно сейчас билось её сердце. Ну что за упрямая мышца.
— Я бы хотела повысить ставки, — чуть сипловато, глухо произносит волшебница, одним резким движением выдвигая из-под своей постели коробку, больше походившую на пластиковый ящик с крышкой для каких-то вещей. Взгляд её, кажется, стал ещё более откровенным — как если бы что-то из этой самой коробки она уже мечтала опробовать. От предвкушения, кажется, у неё даже сбилось дыхание, — Gloria victoribus, vae victis. Победитель… будет вправе сделать с проигравшим всё, что пожелает, с помощью всего, что находится в этой коробке. И проигравший не посмеет воспротивиться.
Матильда ощущает лёгкий, почти привычный металлический привкус на губах, кожа на губах, кажется, начинала немного стягиваться, как только кровь сворачивалась из-за жара её дыхания. И потому, слыша его просьбу, она поднимается, опираясь на его колени, и чуть подаётся вперёд. Его слова, весь вложенный в них смысл… боги, это сводит с ума. Как если бы сейчас он сам потворствовал её желанию сломать его.
— Всего приятного должно быть в меру, — с лёгкой усмешкой произносит волшебница, снова будто с издёвкой, — Однако нас это не касается. — и, толкнув, заставив откинуться назад, размещается у него на бёдрах, слегка вздрогнув поначалу, когда внутри становится жарко и тесно, и после — тяжело выдыхает, смотря в глаза. Щёки у неё краснели, пылая, словно у неё был жар, а взгляд выдавал удовольствие, что она ощущала. Возможно, поэтому ей даже было интересно, что предпримет её подопечный, видя такую картину? Но, не удерживаясь, она тут же ловит, «сгребая» в своей хватке, запястья, прижимая их к подушке у него над головой.
Да почему, чёрт возьми, ей так хотелось сковать его — не сомнениями, нет. Своей собственной эгоистичностью. Как тяжело было бороться с этим чувством, как тяжело было ощущать, что мышцы напрягались всё сильнее от того, что пока она не спешила с первыми движениями, лишь немного дразня покачиванием бёдер и ёрзаньем. Взгляд Кастелл был немного оценивающим, с немного разгорячённой, слишком уверенной ухмылкой. Но отчего же её шёпот звучит так жарко и так тяжело, словно ей для этого приходилось прилагать титанические усилия?
— Проси меня… ещё… пока не… охрипнешь… — и вот, на вдохе она делает первое движение, чуть приподнявшись, и тут же опустившись, издавая пока ещё глухой стон. И лишь тогда отпустила запястья своего ученика, проводя теперь жадно и несколько требовательно его по груди, по шее, по бёдрам — до чего только её руки или пальцы дотягивались. И потому её движения становятся более частыми, а Матильда, как ранее делал и Тоуга, прижимает ко рту тыльную сторону своей ладони, прикусывая её. Нет, так просто услышать её голос... не в этот раз. Она уже сдала позиции ранее, второй такой проигрыш недопустим. И потому женщина тут же делает движение резко, жмурясь и резко выдыхая, сдавленно застонав, — Этого... мало? — усмехнулась ведьма, наклонившись вновь. Целует в шею, прижимается всем телом, чуть жмурясь от испытываемых ощущений.
Повысить ставки? Что она собиралась такое провернуть? Дыхание перехватывает уже только в попытках представить. А этот взгляд её был настолько безумным, что невольно вызывал дрожь. Такое ощущение, что он накликал на свою голову нечто большее, чем был готов вынести. Но в этом то и все веселье? Не так ли? Не это ли то, что ему хотели показать? Выдыхая так громко, смотря с неким замиранием сердца в её глаза, в этот самый момент - ни об этом ли он думал? Что подобных эмоций больше нигде и никогда не встретит. Что это нечто невероятное, до чего так может хотелось дотянуться. И ухватившись за эти нити - не отпустит. Потом уже обращает внимание на коробку, что сейчас была той еще загадкой. Что в ней было? Почему она была так близко, прямо под рукой? От чего в её взгляде пляшет такой дьявольский огонек?
- Что? Ч-что в коробке? П-подожди... - он даже не может успеть договорить, как все опять меняется. Поднимается, вынуждая его опять задрожать, но не отводить от наставницы взгляда. Прежнего наваждения в его глазах нет, есть зато волнение и непонимание. То и дело опять смотрит на эту несчастную коробку. Неужели его так съедает любопытство? Ведь так интересно узнать, что же там, чем же таким она пытается завлечь его? Это незнание сводит с ума! Почему эта коробка вообще была в её комнате? Как она связана с тем безумием, что здесь происходит?!Что значит "с помощью всего, что находится в этой коробке"? Кусает собственные губы, уже слишком увлеченный процессом, чтобы останавливаться.
- Тогда я принимаю вызов. - выпалив, вновь смотрит в её глаза с какой-то новой уверенностью. Что же? Его так подстегивало любопытство? А, или все дело в том обещании, которое он тогда дал. Стоя у двери в ванную, произнося те слова перед тем, как скрыться от её взора. Что в нем говорило сейчас? Гордость? Нет, скорее... Азарт? Привязанность? Что было это за чувство, опутанное столькими нитями, будто в коконе пребывая. Его толкают. Воздуха не хватает в легкий, когда от удивления он вскрикивает. Пытается было приподняться, но тут же прижат ею. Снова срывается на приглушенный стон, успев разве что прикрыть рот рукой. На лице предательски проявляется этот яркий румянец, он медленно поднимает взгляд все выше. Пытается что-то сделать, но его руки ловят и лишают даже такой защиты. Абсолютно беззащитный, что так и давит на разум. Смотрит исподлобья, тяжело выдыхая, словно воздуха уже просто не хватало. Руки сведены над головой, он из последних сил старается сдерживать свой голос, а в глазах так и сияет новый огонек. Сжигаемый этим ожиданием, не в силах никак на неё повлиять, только и может что громко выдыхать, порой срываясь все же не стон. Как же можно терпеть так долго? Это сжигает изнутри, так и хочется вырваться, направить её, сделать уже что-то. Но это пребывание в её хватке, потому, и делает каждое мгновение этих ощущений все более невыносимым, отчего румянец становится до неприличия ярким, и ярко неприличным. Так и дрожит под ней. Тело так и просит еще.
- Матильда, пож... Аах! - как коварно, требовать подобного и прервать наконец-то столь желаемым. Все тело напряжено, кажется еще немного и он вовсе сломается. Что-то протяжно мычит, пытаясь скрыть этот стон, жмурится аж. Но не получается, таки издавая куда более громкий стон, чем она. И не останавливается же. Даже прикосновения к телу уже меркнут на фоне этого. Ему не хватит сил сдерживать голос, так что наставница могла бы всласть насладиться им, слыша столь громкий и протяжный отклик на каждое своё действие. Видит, как она при этом сдерживает свой голос.
- Да... прошу... - начинает он повторяться, еле успевая дышать в процессе. Все тише кажется звучит его голос, пока он не сорвется на вскрик от нового, более резкого движения. Опять жмурится, кажется что аж слезы сейчас проступят. Это даже был не стон, охрипнув от собственного голоса. Запрокидывает голову, все пока не опуская рук, подставляется под поцелуй.
- Мало... с-слишком.... мало. - признается, наконец опуская руки, обнимая её, опуская ладони по спине ниже, надавливая кончиками пальцев. Громко выдыхает, склонив голову, смотря на Матильду вновь этим помутившимся взглядом. - Прошу... бери все, что желаешь... иначе... - опять кажется этот легкий рубиновый отсвет в глазах. Ладони так ощутимо сжимаются на её бедрах, вдруг вынуждая вновь двинуться, даже как-то требовательно. Опять этот самый порыв того, что сидит где-то глубже в душе её ученика? Срывается на очередной стон, все не отпуская из своей хватки, будто пытаясь захватить над ней инициативу, вести её движения с этого момента.
- Иначе я заберу тебя без остатка. - произносит буквально в её губы, смотря опять этим решительным взглядом. В этот раз, окунувшись в этот омут, кажется Тоуга чуть больше умел себя контролировать. Или это все эмоции так на него влияли? - И начну... - и ведь и вправду требовательно ведет её, все удерживая в руках, чтобы заставить снова сорваться на то резкое движение, но в этот раз прижимая к себе. - С твоего голоса. - простонал он в ответ, не отводя взгляда, собираясь сделать все, чтобы услышать её эмоции. Дело было даже не в победе... дело было в этом безумном желании снова услышать её, как тогда.
Матильде нравились игры. Азарт позволял застывшему, словно ледяная глыба, нутру шевелиться, хотя бы ненадолго осознавать, что жизнь ещё не закончена, что она способна приносить сюрпризы, разжигать любопытство и тот самый огонёк, который был когда-то в её собственном сердце в годы юности. По обычным меркам минуло больше половины отведённого человеку века — и для Кастелл, искушённой на множество видов удовольствий, существование становилось с каждым днём всё более блеклым. Она знала множество мужчин; знала и то, что большинство из них и до неё имело немалое количество связей. Интересно, как именно в таких ситуациях раскрывается натура человека — потаённые желания, кажется, подчас хранили в себе куда больше, чем кажется. Так и сейчас — с виду такой благообразный, её подопечный сейчас смотрел на неё так, что дыхание перехватывало; так, словно желал сейчас накинуть на неё силки и лишить её свободы. И кто кого в такой ситуации свяжет своей волей, эгоизмом или, на худой конец, чувствами?
— Узнаешь... когда проигравший начнёт платить по счетам. — выдыхает Матильда, но голос её звучит жарко, томно, чуть приглушённо.
Кровь кипит, бурлит, опаляет изнутри, словно то была не жидкость, поддерживающая жизнь, а самая настоящая магма, что должна сжечь до тла. Настолько, что дышать становилось трудно, словно диафрагма не справлялась, а лёгкие спазматически сжимались. Возможно, поэтому её дыхание шумное, тяжёлое, глубокое — чтобы голова не кружилась от нехватки кислорода, но и его переизбыток заставляет всё перед глазами плыть. Его взгляд уверенный, прямой, её — поплывший и пьяный, а стучавшее в висках сердце приглушало произнесённый ответ — Кастелл, впрочем, ухватила разорванные звуки, собрав воедино, словно кусочки мозаики; казалось, что мышцы пробивала дрожь, ведь и после перерыва в действиях ведьма всё ещё была чувствительна. Поэтому её реакция такая яркая и выразительная — смотрит в глаза с усмешкой, замечает этот румянец, словно у Тоуги была температура; она с упоением слушает его голос, громкий-громкий, что Матильде на секунду показалось, что у неё заложило уши.
Разум играл с нею, а может, и вовсе окончательно оставил, окуная с головою в пучину безумия. То всё звучит слишком тихо — барабанная дробь в ушах, которую выстукивало сердце, заглушала порой ответы и её собственный голос; то слишком громко — Матильда ощущает, как бьёт по мозгам, вонзается в подкорку, словно иглы, его голос, беспощадно разрывающий в клочья ткань её реальности. Матильда не отвечает, лишь тяжело дышит, улыбается, смотрит, словно пьяная. Но не спешит, желая утонуть, задохнуться под этой толщей эмоций. Прижимается грудью, стоило мальчишке обнять её, но тут же приподнимается на напряжённых полусогнутых руках, выгибаясь в спине, пока Тоуга ведёт руками вниз, вдоль позвоночника, и вздрагивает, как только они оказываются на её бёдрах, заставляя двинуться уже вопреки её замыслам.
— Даже если я… возжелаю твою жизнь? — если не знать, что в итоге происходит с разделившими с ней ложе мужчинами, это можно было счесть за небольшой проблеск чёрного юмора. Вот только жаркая ночь в один момент способна была превратиться в безжалостное, хладнокровное убийство: кажется, Матильда даже чувствовала себя немного непривычно, ведь приходилось сдерживать свою «дурную привычку», да и отсутствие скальпеля на расстоянии вытянутой руки лишь усиливало в ней это ощущение. Лишь невольное, вызванное уже чужой инициативой, движение вперёд, заставившее женщину выгнуться в спине; лишь на одно мгновение она позволила себе приоткрыть рот и едва издать стон, но тут же прикусила внутреннюю часть губы, чтобы быть немного тише. Мышцы дрожат, а разум медленно наполняется этим сладким безумием, стоило ему податься к ней ближе.
Стоило сжаться пальцам на её бёдрах, вынуждая двинуться, Кастелл осклабилась в ответ — видимо, то, как юноша решил взять инициативу в свои руки, и было тем, чего так ждала ведьма; она выпрямляется вновь, с силой, которая имелась в её хрупком теле, нажимая ладонью ему на грудь, и взгляд её выражал отнюдь не взгляд покорившегося чужой воле человека. Напротив, казалось, будто её уверенность в своих действиях стала лишь сильнее.
Пора бы напомнить, что власть должна находиться в руках женщины. Это было для её семьи и для неё самой незыблемой истиной.
— Ах... а ты осмелел, — сквозь зубы, с гордой насмешкой произносит Матильда. Её дыхание жаркое, порой казавшееся рваным, но женщина, кажется, обладала поистине волевым стержнем (видимо, опыт обмана собственной физиологии у неё был достаточно обширным), раз не теряла голову даже в такое время, пусть разум и начинал постепенно сдаваться. И потому грубо перехватывает его подбородок, смотря прямо в глаза с хитрым, лукавым прищуром во взгляде, только было в этом и что-то немного... зловещее, — Ха-а~ даже не думай... что после этих слов ты легко, мх... отделаешься.
Ладонь, что покоилась у него на груди, легла на его бедро, сжимая в пальцах; ей хотелось больше, и всё услышанное раззадорило её настолько, что волшебница приняла решение не щадить своего подопечного. Или же их всё-таки начинало понемногу связывать нечто большее?
"Что за глупые мысли, Матильда?"
— Ну же... Проси меня... ещё. — жарко шепчет Кастелл, и вместе с тем, вновь выпрямившись, женщина не предупреждает и не готовит морально, сразу начиная с достаточно резких и грубых движений, а после переводит взгляд опьяневших от массы приятных ощущений глаз ему в глаза — и льдистые голубые глаза её сияли явно первородным желанием и такой же жадностью. Она больше не желала сдерживать себя из банальной вредности — тяжело дышала, издавала громкие стоны, почти срывая голос, а после, однако, вспомнив, что она не одна, немного замедляется, наклоняясь ближе к лицу своего подопечного, но не останавливается, кусает шею Инугами со всей своей злостью — правда, не знала она, на кого злится больше: на себя за глупые мысли и чувства, или на него, за то, что он, пусть и редко, но вызывал странное чувство, которое Мод почему-то не могла объяснить.
— Ха-ах! — на этом она перестаёт терзать его шею, теперь грубо целуя, переводя поцелуй во французский практически мгновенно, не прекращая движений и закрывая глаза. И сейчас Матильде как никогда хотелось избавиться от всех этих чувств, словно они были ненужным балластом.
Отредактировано Maude Castell (2023-01-02 08:09:49)
Вы здесь » Fate/Kosmos Aisthetos » Архив невыполненных заданий » 「28.10.2017」 nosce te ipsum
